Литературная страница. Сентябрь-2014
Ромашки на лугу
Она с детства любила ромашки. Наберет охапку целую и, сама похожая на ромашку светлым личиком и золотыми косичками, сестренкам малым венков наплетет и себя не забудет. Малышня рада-радехонька, носятся друг за дружкой, среди ромашек ромашками на лугу. А сестре старшей еще по дому управляться, да и младшеньких из-под надзора не выпускать. Самой-то лет семь-восемь, не больше. Звали ее Надей-Наденькой, Надеждой.
Став не просто Надеждой, уже Надеждой Ивановной, привычки она не поменяла. Тем более убеждения. Также больше всех цветов любила ромашки. Не розы, не орхидеи даже, а ромашки. Еще пятидесяти не было, когда дочери своей единственной наказала: похорони меня в платье с ромашками. А дочь свою они Розой назвали. Но это был не ее выбор, а мужа – татарина. С ним не поспоришь. Как сказал, так и будет.
Роза – младшая в семье, после трех братьев родилась. Отца не помнит, было ей несколько месяцев от роду, когда тот трагически погиб. На лошади с телегой расшибся. С войны одноногим пришел, но работал со всеми наравне, жить торопился и чувствовать спешил. Девку себе взял самую видную в округе, русскую. Увидел, полюбил, на ухаживания времени не было, просто выкрал 17-летнюю красавицу. Как жили? Как все. За неполные десять лет совместной жизни, что им судьбой было отпущено, успели четверых народить, дом огромный отгрохать, полный двор скотины завести, огород бескрайний огородить. Осталась Наденька одна со всем этим богатством. Села на лавку, распустила туго заплетенные косы, руки по-старушечьи на коленях сложила. А глаза голубые, совсем детские.
Очень хотелось плакать. Просто выть одинокой волчицей. Не заплакала. Укрепила сердце, затвердила взгляд и стала похожей на женщину из плаката «Родина-мать зовет». Голос ровный, строгий, никогда не причитала, не срывалась на визг и крик. Дети одному взгляду, единому ее слову подчинялись. Как иначе? Хозяйство тянуть, детей растить... Сообща и тянули, вместе и росли.
Работала секретарем сельсовета. Все обязанности председателя на ней лежали, секретаря, понятно, само собой. Председатель малограмотным был и не очень здоровым. К тому же выпить не дурак был. Должность эту Надежде Ивановне не раз предлагали — не соглашалась: «Не женское это дело».
Старший сын Рафаил «мореходку» в Ленинграде окончил. Всю жизнь по загранкам плавает. Давно стал капитаном. Пока он учился, тетя Надя дом свой огромный поменяла на меньший. Вырученных денег хватило, чтоб студента материально поддержать. А там второй сын в Казанский авиационный поступил. Пришлось и второй дом продать, совсем в избушку перебраться. А Ралита с Розой на ноги поставить старшие дети помогли.
С Ралитом проблемы были. Он в раннем детстве одноглазым остался. Рогатки эти – отнюдь не невинная забава, я вам скажу. Тетя Надя сына за ущербность очень жалела, и вырос Ралит безвольным, стал к спиртному частенько прикладываться. Строительный техникум в Свердловске он все же окончил. Распределился аж в далекий хлебный город Ташкент.
Закрыла тетя Надя избушку свою на амбарный замок, козу к соседке отвела, кошку с собакой по другим соседям пристроила и отправилась в столицу тогда еще союзной республики Узбекистан. Устроилась дворником, поселилась в ведомственной квартире. Сын при ней. Вернулась на Урал, когда помощь дочери потребовалась. Ралит к тому времени остепенился, женился, за него мать могла уже не беспокоиться. А Роза после родов себя неважно чувствовала. Тетя Надя малышку вытянула и Розу на ноги поставила.
Идут годы. Чемодан музейного образца с ромашечным платьем хозяйка хранит под кроватью. Постарела. Глаза серьезные. Как затвердел взгляд в том далеком году, таким и остался. Только мудрости прибавилось. Нет, вру, потеплел у нее взгляд и мягче стал, просто я сразу не разглядела.
- Здравствуй, тетя Надя, здравствуй!
Диана Садыкина
Нас с тобой судьба обманула:
Обещала встречные мосты,
Но обломки только мелькнули,
Да и реки эти пусты.
Нам теперь до влюбленных,
Как до призрака рая идти.
До ночей томно-бессонных,
Как до края хмурой тайги.
Я теперь и шага не сделаю,
Ни навстречу тебе, ни назад.
И в судьбу уже не уверую,
Обещает, да все невпопад.
***
И где тот переломный край,
Тот стих и то признание,
Когда я пропадаю невзначай,
Тянусь к тебе сознанием.
Не так бездумно, как когда-то,
Сознательно и грубо, даже зло,
Душой, готовою к расплате,
И сердцем хрупким, как стекло.
***
Мне сегодня мой любимый
Принес цветок полевой.
Светлый и легкокрылый,
И в красоте своей простой.
Взяла его из рук свободно,
Как воплощение теплоты,
Той, что под небесным сводом,
Лишь полевые хранят цветы.
Как самое горячее признание,
Ценнее всех лилий на свете и роз.
Нет простого цветка прекраснее,
Что мне любимый мой принес.
Файзрахман Гумеров
Песни мамы
Грусть моя и слезы!
Билось сердце, гордостью дыша,
Словно шепот нежной березы,
Как весенний трепет камыша…
Помню, пела ты, сплетая руки,
Для меня.., и слушал я один.
И пронес святые эти звуки
Через жизнь, до яблонных седин.
Шел я с ними пропасти минуя,
Зная свой нерадостный удел…
Мама! Мама! Как тебя зову я –
Твой малыш, который поседел!
Может, потому, что я мальчонкой,
Слушал песни – дан мне
большой срок!
Чтоб тебя я выпел рифмой
звонкой
И соткал букет из нежных строк?
Вижу я тебя в сиянье света –
Ты нежна, как весенний цвет,
Душу, песни ты влила в сына,
Силу слов своих передав.
Были годы жестки и упрямы,
Годы детства – чуда наяву,
Потому что я без песен мамы
Не познал бы радость, что живу.
Прости меня...
Печаль сурово и упрямо
Мне камнем на душу легла.
Я вижу руки твои, мама,
Как два опущенных крыла.
На них и ветры, и туманы,
И холод зим, оставив след,
Легли рубцами, словно раны,
Всех прошлых горестей и бед.
…В них память прошлого звенит,
И стынет боль уставшей силы…
Как много вынесли они,
Как стойко все перенесли!
И тяжесть воин, и тягость гроз,
И крик беды прошли над нами.
Следы бессильных вдовьих слез
Легли прожилками сухими.
Они носили дочерей,
И сыновей они носили.
И мы не знали рук добрей
И не видали рук красивей.
Они баюкали внучат,
И нежно правнуков качали,
И вены синие звучат,
Как эхо прожитых печалей…
Как небо чистое над нами,
Как луч, душа твоя светла…
Целую руки твои, мама,
Целую два твоих крыла!
Нажия Басырова Перевод с татарского языка Ирины Валиуллиной.
Рябина
Свой печальный взгляд не
сводишь
С гроздьев высохших рябин.
Почему душой ты
плачешь?
Нет друзей? Совсем один?
Было время, был я молод.
Жизнь моя была полна,
Как рябина, созревшая
соком,
Наливалась она.
Птицы ягод не склевали,
Ветер их не обронил,
Стужа льдом своим
сковала –
Разморозить нету сил.
Шаг замедлила на время,
Жизни срок – короткий
миг.
Звон послышался
хрустальный,
Красных слез
прощальный крик.
Клен
Клонит голову клен, удивляется:
Лето минуло – время бежит,
Осень рыжая приближается,
Ветром стылым уже шумит.
Пригорюнились ветки
кленовые,
Ветер хлещет не в шутку –
всерьез.
От тоски, печали и боли
Клен роняет капельки слез.
Закручинились ветки – пусто!
И, прижавшись друг к другу,
молчат.
Листья желтые грустно-грустно
На холодную землю летят.
Клен дрожит на ветру стыдливо:
Неуютно голым стоять.
Он привык быть таким
красивым –
Нам нетрудно его понять.
Потерпи, богатырь мой
кленовый,
Приготовься зиму встречать.
Знай, что скоро средь листьев
зеленых
Будут птицы весну воспевать.
